75istorii

«Как-то ночью к нам пришли люди и забрали папу. Больше мы его не видели. Мама осталась в 28 лет с детьми одна…»

Историю передала Светлана Леонидовна Карасева (оказалась в фашистской оккупации в возрасте 9 лет).

В мае 1941 года я окончила два класса средней школы и собиралась осенью в третий. Моя семья и семьи двух сыновей моей бабушки жили в рабочем поселке под Брянском в доме из трех комнат. Вечером 22 июня 1941 года, когда мы (мама, папа, мой младший брат Лёня и я) были дома, по радиотранслятору, висевшему в одной из комнат, передали сообщение наркома Молотова, что немцы начали войну. Мы, дети, были ошеломлены и не могли в это поверить. Это сейчас можно увидеть войну в виде хроники или художественных фильмов, раньше ничего такого не было. С иностранцами мы тоже не общались. Поэтому немцы представлялись моему детскому воображению как какие-то звери.

Потом, кто мог, эвакуировался. Дядьки ушли на фронт (никто из них не вернулся домой). Папа работал старшим мастером на цементном заводе и получил приказ не уезжать, пока не будет эвакуировано оборудование. Мы собирались уехать с последним эшелоном, но эшелон так и не пришел. Брянск граничит с Украиной и Белоруссией, моторизованные части немцев продвигались быстро и пришли к нам буквально через несколько дней, а мы до сентября 1943 года оказались в оккупации.

Помню, как отступала Красная Армия — наш дом стоял возле щоссе. Рядовые шли пешком, со стертыми в кровь ногами, многие без обуви. Как-то командир пристрелил пожилого солдата за то, что тот не мог больше идти…

Работы не было, денег тоже. Наш дом разбомбили. Мы жили в землянке в Брянске, вши ползали по нам. С нами вместе была коза Майка. Как-то мама нашла в поле заблудившуюся корову…

Мама ходила по деревням, меняла наши вещи на овощи и муку. В результате к осени 1943 года у нас почти ничего не осталось. Когда удавалось достать свеклу, картофель и морковь, мы делали без масла (его не было совсем) винегрет. Летом собирали в лесу ягоды и грибы, обычный и конский щавель, лебеду. Дети срывали с лип листья, их сушили, перемешивали с картофельными очистками, пекли так называемый «хлеб» и варили похлебку. Липы в городе стояли ободранные, голые. Это даже страшно вспомнить…

Папа был одаренным человеком, до войны много изобретал и стал помогать партизанам. Но партизаны были разные и подчинялись разному командованию. После того, как тетки в бане стали о нем сплетничать: «Не ушел со своими, предатель», как-то ночью к нам пришли люди и забрали папу. Больше мы его не видели. Мама осталась в 28 лет с детьми одна… Только после войны через военкомат нам удалось добиться восстановления честного имени отца.

Простые люди относились друг другу в то время прекрасно. Через три месяца после того, как отец пропал, мама родила еще одного брата. Нам старались помочь кто чем может — кто ложечкой постного масла, кто горсткой муки. Тогда был совсем другой народ…

Что касается отношения к мирному населению оккупантов, то я была ребенком, и потому мне сложно судить. Карателей в черных мундирах в наших краях не было. Немецкие солдаты привечали местных детей с вечно голодными глазами, но кроме черного кофе без сахара во флягах, им было нечего нам предложить.

Как-то один немец (как оказалось позже, это был финн) пришел к нам, стал копаться в мамином буфете и забрал какие-то облигации. Но после того, как мама пожаловалась в немецкую комендатуру, его заставили их вернуть...

Еще раз, когда от так называемого «хлеба» наша соседка умирала от несварения желудка, соседи собрались, рассказали об этом дежурному в комендатуре и немецкий врач ей помог.

В сентябре 1943 года, когда немцы отступали, они стали куда-то сгонять население. Мама запрягла корову, чтобы нас везти, а корова легла и никуда не идет. Поскольку наша землянка была рядом с вокзалом, один немец привел нас к огромному товарному пульману, половину которого занимали мотоциклы и велосипеды, постелил доски, завел вместе с коровой внутрь и закрыл его снаружи.

Потом советские войска вокзал и стоявшие на нем эшелоны сильно бомбили. Было очень страшно. После налета мы стали стучаться и нас выпустили наружу. Так что и среди оккупантов многие оставались людьми.

17 сентября 1943 года мама выглянула из землянки — идут наши солдаты и кричат: «Выходи, мать! Мы свои!». Она не поверила и отвечает: «Знаем мы этих «своих»…

Нельзя сказать, что до освобождения Брянска советскими войсками обучения в школе совсем не было. Первые несколько месяцев после начала оккупации школа работала. На Новый 1942 год немцы даже испекли детям маленькие булочки. Потом почему-то все прекратилось. Только после 17 сентября 1943 года, когда Красная Армия освободила Брянск, я в 11 лет снова пошла учиться.

Для обучения не было ничего. Писали на старых книгах, чернила делали из сажи и свеклы. Помню радость, когда меня как отличницу наградили карандашом – с одной стороны синим, с другой красным, и настоящей тетрадкой...

Было холодно и голодно. С весны по осень дети бегали босиком. Сидели за партами по три человека в пальто. Всегда хотелось есть. Иногда школьников подкармливали кусочком хлеба или ложечкой сахара…

Накануне Дня Победы мы жили в Брянске рядом с вокзалом. После того, как стертый с лица земли город освободили в сентябре 1943 года, отстраивать его заново заставляли пленных немецких солдат. Так вышло, что с двух сторон от нашего дома располагались лагеря военнопленных.

Когда ночью 9 мая 1945 года охрана лагерей вдруг стала палить в воздух, жители выбежали кто в чем на улицу, услышали крики караульных: «Победа! Война кончилась!», стали обниматься, целоваться, плакать от счастья... Так закончилась Великая Отечественная Война.